Каждый выбирает для себя. Олимпийский чемпион по прыжкам в высоту Геннадий АВДЕЕНКО сознательно удалился подальше от столичной суеты. В деревне под Молодечно и свежий воздух, и простор, и собственное хозяйство, в заботах о котором можно легко забыть о пышущих жаром лучших стадионах мира, которые когда-то были свидетелями его триумфальных побед.
Чего стоит хотя бы сенсационная виктория на первом в истории легкой атлетики чемпионате мира в 1983-м, когда 19-летний дебютант сборной СССР уверенно взял золото, к которому на следующем летнем “мире” добавил серебро, чтобы еще через год в Сеуле-88 поменять его на олимпийское золото.
Впрочем, он сам признается, что вспоминает о тех победах нечасто, разве что по необходимости, когда надо поставить штамп о пребывании в Молодечно журналисту из Минска.
“Здравствуйте, я ваш работник. Здесь человеку, который ко мне приехал в командировку, надо отметить... — говорит он почему-то застенчиво, и мне кажется, что нам непременно откажут. Авдеенко, сдается, думает так же и выкладывает решающий козырь: — Ну, я еще и олимпийский чемпион...”
Трудно сказать, какой именно аргумент является для миловидной девушки решающим, но она, хотя и загружена работой, делает рукой широкий жест: мол, без проблем. И, отвечая на телефонный звонок, успевает не только проштамповать бумагу, но еще и поздравить неожиданного двухметрового визитера с почетным званием.
Спускаясь по лестнице, не могу сдержать улыбку. Жаль, что не вижу реакцию моего героя — он идет впереди все еще пружинистой походкой, по которой, несмотря на накопленные после- олимпийские килограммы, по- прежнему можно угадать одного из лучших прыгунов минувшего века.
Конечно, странно лицезреть близкого друга Сергея Бубки — человека воистину мирового размаха — именно здесь, на фоне по-белорусски ухоженной провинциальной аллеи, но мой герой и сам с охотой объяснит логику всех своих жизненных поступков.
— Уверен, практически все ваши интервью начинаются с вопроса о нынешнем местожительстве...
— Ну а что, нормальное место. Однажды переехал в Беларусь и ничуть о таком повороте судьбы не жалею. Обидно разве что за потерянные деньги во время павловской реформы, хотя, думаю, тогда многие оказались в моем положении.
— У всех разные запасы были.
— У меня 150 тысяч сгорело.
— Это десяток автомобилей ГАЗ-24 — самого крутого отечественного авто в те годы!
— Девять, если быть точным, “Волга” тогда 16 тысяч стоила. Не скажу, что всю жизнь кропотливо копил призовые, скорее наоборот, но сумма была довольно внушительной. В советское время на эти деньги можно было жить очень долго.
— Но грянула перестройка, и одесский парень Геннадий Авдеенко по идее должен был чувствовать себя как рыба в воде...
— Одесситы тоже разными бывают. Наверное, я был не самым типичным, потому что в бизнесе, мимо которого в постперестроечный период пройти было невозможно, никогда не чувствовал себя своим человеком.
Помню, как не спал ночами, когда из-за не моей, по сути, вины наша фирма потеряла большую сумму денег, которые опять же были не моими. А когда находишься в состоянии постоянного нервного напряжения, не получаешь от работы ни малейшего удовольствия. Зачем тогда такая работа?
— Ваша сегодняшняя связана с детьми.
— Она мне нравится гораздо больше, хотя опять же полного удовлетворения не ощущаю. Но это, видимо, примета времени, и детские тренеры меня поймут. Раньше работал в ДЮСШ и главной проблемой был набор детей. От прежней советской массовости не осталось и следа, о конкурсном отборе и заикаться не стоит. Даже просто набрать детей не удается. Ну вот представьте, по кабельному телевидению Молодечно идет бегущая строка: олимпийский чемпион набирает детей в секцию легкой атлетики. Знаете, сколько откликнулось?
— Мм... 20-25?..
— Ни одного. Такова сегодня популярность легкой атлетики. Может, поэтому и ушел в обычную среднюю школу. Но там примерно такая же картина — дети не обнаруживают к спорту никакого интереса. Как сказала одна девочка из восьмого класса: “Зачем мне ваш волейбол, если я планирую стать парикмахером?”
— В 70-е к спорту относились иначе практически в любом советском городе.
— Моя мама руководствовалась иным расчетом. Не знаю, как в Минске, а в Одессе тогда очень легко можно было пристраститься к наркотикам, особенно если ты целыми днями бесцельно шатаешься по городу. Так что спорт был очень сильным противовесом.
— Неужели никогда так и не соблазнились?
— Нет. Но других примеров, следует признать, перед глазами было предостаточно. Приятель, с которым за компанию пошел в секцию легкой атлетики, потом закончил жизнь в самом ее расцвете. Ему стало плохо, приехала “скорая”, врачи спросили, не наркоман ли он, мама, видно, из лучших побуждений ответила, что нет, и ему вкололи лекарство, которое для человека, регулярно принимающего наркотические препараты, стало смертельным...
— Этот случай еще больше оттеняет вашу счастливую спортивную судьбу. Сосредоточившись на покорении поставленной цели и напряженно тренируясь, вы ворвались на небосклон мировой легкой атлетики красиво и сенсационно: на первом чемпионате мира в 1983 году Геннадий Авдеенко и Сергей Бубка выступили исключительно благодаря старанию тогдашнего главного тренера сборной СССР Игоря Тер-Ованесяна.
— Думаю, если бы все происходило четыре года спустя, я бы никуда не попал — в то время в Союзе имелась целая плеяда прыгунов с результатами международного класса, а в 1983-м было не до жиру. Тер-Ованесян рискнул, сделал ставку на нас с Сергеем — и угадал: именно после того чемпионата его утвердили в должности главного тренера.
— Каким он был человеком?
— Игорь Арамович чем-то напоминал эдакого барина — всегда держался свободно и с достоинством, не суетился, но совет толковый, разумеется, дать мог, даже несмотря на то что был прыгуном в длину. По сути, разбег-то у нас одинаковый, все идет постепенно, с накоплением энергии, и он, просмотрев попытку, мог бросить: “Гена, в середине поспокойнее, не дергайся”. Вроде ничего особенного, а в точку.
Психолог тоже был хороший, все-таки человек прошел пять Олимпиад и понимал спортсмена, как никто другой. Помню, перед чемпионатом мира в Риме в 1987 году я почти безвылазно сидел на сборах в Подольске — прямо скажем, не самом интересном месте на земле. И так меня это утомило, что на тренировках даже 210 не мог взять.
Тогда обратился к главному тренеру с просьбой позволить мне полететь в Италию в составе первой группы спортсменов, чтобы адаптироваться к атмосфере состязаний. Тер-Ованесян разрешил, и, оказавшись в Риме, я действительно ожил. Большое скопление людей подействовало благотворно, я раскрепостился и быстро вошел в соревновательный ритм. В итоге взял 238 и только в перепрыжке проиграл будущему чемпиону Шебергу.
— Тер-Ованесян как-то рассказал коллегам историю о том, что его долго и настойчиво уговаривали остаться на Западе.
— Нам он об этом не говорил, все же между тренером и учениками должна быть какая-то дистанция. Меня же никто не вербовал и ни к чему подобному не склонял. Честно говоря, до сих пор не представляю, как можно постоянно жить за границей.
— А вот ваш товарищ Сергей Бубка очень даже представляет, являясь членом исполкома МОКа. Когда почувствовали, что из него может получиться чиновник серьезного уровня?
— Раньше, естественно, это было незаметно — все спортсмены, все хотят добиться успеха. Но один случай заставил меня увидеть Сергея в ином ракурсе. Мы были на сборах в Словакии, и его пригласили на интервью на австрийское телевидение. Вена там в двух шагах, так что я откликнулся на его предложение поехать вместе, и когда он был в телестудии, прогуливался по городу.
Затем вернулся и увидел интересную картину: прямо перед Сергеем выстроилась его команда сопровождения, человек пять. Они стояли — взрослые по идее мужики, смотрели в пол, а он их отчитывал, причем не стесняясь в выражениях. Дело в том, что после записи был небольшой фуршет, и моему другу не понравилось, как они себя там повели. Можно представить, как именно, но мы в детали углубляться не будем. И вот тогда я понял, что Сергея всерьез заботят и собственная репутация, и поступки людей, которые являются членами его команды. А то, как покорно его слушали, давало понять, что люди беспрекословно принимают его лидерство.
Когда я ездил отдыхать в Крым на машине, маршрут непременно проходил через Киев, где живет Сергей. Заезжал к нему в Конча-Заспу, которую на Украине называют Царским Селом. Там у него яхта, несколько домов на участке — все как полагается... Понятно, что график довольно жесткий, день расписан по минутам. Покушали, улетели в тот же день в Монте-Карло, где тоже есть дом...
— Интересно, что происходит в душе человека, который стал чемпионом мира практически в тот же день, что и Бубка?
— Да ничего. Вы имеете в виду, что должен завидовать ему?
— Ну, какое-то странное чувство внутри, наверное, должно быть...
— Ничего такого нет. Если бы захотел, то тоже стал бы пусть, может, и не таким крупным чиновником, но тоже серьезным функционером. Другое дело, что никогда не переносил ни чиновников, ни комсомольских работников. Последние, на мой взгляд, вообще исключительно карьеристы, за редким исключением. Но в СССР всех зачем-то заставляли туда вступать и рассказывать комиссии, что такое демократический централизм. (Улыбается.)
Это ложь, карьера, надо себя перекручивать и заставлять подчиняться внешним обстоятельствам и правилам игры. Я мог и председателем федерации быть, и главным тренером национальной сборной — ведь приглашали, причем неоднократно. И в Министерстве спорта работать, и в “Стайки” заместителем директора в 90-е пойти. Но не мое это.
Человеку на самом деле не надо так много, как он думает. Ну купил ты один “Мерседес”, второй. Один дом, второй, третий... Главное — душевный комфорт. Если он есть, хорошо, а если нет, если иду на сделку с совестью, чтобы этого добиться, то мне такого не надо.
Вот тот давнишний случай возьмем: вроде и не мои деньги, а я всю ночь не спал. Однако таких случаев могло быть уйма. Когда на счету миллионы долларов, то своруют семью и будут тебя терроризировать.
— Бубка, похоже, этого не боится.
— Он не боится, но вы ведь знаете, что приключилось с его сыном, который когда-то встречался с Викой Азаренко. Выпал в Париже из окна третьего этажа, и никакие деньги здесь не помогли. Хорошо, что восстановился, а ведь травмы были довольно серьезные. Так что у каждого своя судьба.
— А чем занимаются два ваших друга по сборной — Рудольф Поварницын и Игорь Паклин?
— Поварницын после спорта удачно поднял денег на нефти, дом построил. Я у него несколько раз в Киеве в гостях был. Потом он, уж не знаю зачем, в коммунисты попер. Мне кажется, эти ребята всегда больше болтунами были, лишь бы только ничем не заниматься.
Сегодня у него новые прожекты — Паклин хочет купить сахар подешевле. Ну, я узнал, что есть белорусская сахарная компания, которая имеет представительства даже в Бишкеке, они просто на сторону ничего не отпускают. Надо блат иметь, я не в этой теме, нет таких знакомых, чтобы выйти на директоров, да и то они вряд ли что сделают, это все-таки стратегический товар.
Паклин, стало быть, в бизнесе тоже участвует, но они больше с Рудиком общаются. Игорь сейчас в Бишкеке живет, тренирует иногда. Знаю, девочка у него хорошая была.
Саня Котович в Катаре работает, Леша Демянюк покончил жизнь самоубийством — не знаю подробностей. Но это дело, можно сказать, будничное для той сборной СССР, за которую я выступал. Там человека четыре похожим образом из жизни ушли. Один россиянин — москаль, как сейчас их называют, вообще умудрился повеситься на ручке двери...
Не знаю, почему так происходит, по-видимому, люди не устраиваются в жизни после спорта, придавливают их проблемы, не могут места себе найти.
Авдеенко вздыхает и старается разговор перевести на другую тему.
А я в “Прессбол” хотел сам позвонить, чтобы у меня взяли интервью на тему развития легкой атлетики в регионах. Газета все же популярная. У нас в ДЮСШ Леонид Артемьев работает — тот вообще все номера с первой до последней страницы просматривает. Он фанат, тренер от бога, на таких детский спорт и держится. Но опять же переживаю, что просто хоронят вид.
Хотя отрадно, что новый председатель федерации Вадим Девятовский, судя по всему, полон амбиций, и уже сейчас заметно, что делает он много.
— Он молодец, старается. Но мне все же хочется вернуться обратно — в сборную Союза образца 80-х. В то время советские атлеты установили ряд рекордов, которые не побиты и по сей день. Скажем, ваша землячка Галина Чистякова улетела в длину на 7,52 — результат, который и сегодня кажется фантастическим.
— Да, если ты сегодня прыгаешь за семь метров, то автоматически становишься призером абсолютно любого турнира, даже Олимпиады. А 20 лет назад с таким же результатом не факт, что оказался бы в финале чемпионата страны.
— Как это можно объяснить?
— Наверное, нынче тренировки не те. (Смеется.) Хотя, надо признать, Галина действительно была очень талантливой спортсменкой. Но смотрите, длина — единственная дисциплина у женщин, в которой не наблюдается прогресса. В высоте нет такого падения результатов. В мужском тройном. Да и в длине тоже. А там как Дрехслер ушла, все и встало...
— Кроме восточногерманских, основными соперниками советских атлетов были и американские. Как вы с ними общались?
— Прекрасно. Когда нам при поездках за границу перестали давать переводчиков, я пошел на трехмесячные курсы, потому что школьных знаний не хватало. Учитель попался очень грамотный, и американцы моему английскому удивлялись. Владение языком, конечно, здорово помогает узнать людей, о которых можно прочитать только на страницах советской периодической печати.
Думаю, им о нас тоже много ерунды рассказывали. Помню, прилетели в Сеул в 1987 году на предолимпийскую неделю. Вышел в аэропорту, а там же везде американские базы. Стоят спецназовцы, и один из них — афроамериканец — подходит почему-то именно ко мне, спрашивает: “Можно пожать вашу руку?” — “Запросто!” Он заулыбался во все 32 белоснежных зуба, повернулся к своим и показывает им поднятый кверху большой палец: мол, этот парень вполне нормальный!
Нас тогда вообще отлично принимали, жаль только, в ресторане собачиной накормили. Хозяева упорно это отрицали, дескать, говядина — и все тут, но меня не проведешь. Сладковатый привкус и само мясо какое-то плоское, необычной формы...
Во время занятий спортом много стран объездил. Италия очень понравилась, Рим вообще великий город. А вот Нью-Йорк не впечатлил. Небоскребы, небоскребы, а во мне хоть и два метра, но кажусь себе таким крошечным в этом муравейнике... Сумасшедших море, ходят, про себя что-то бормочут, руками размахивают, движения резкие делают — неприятное ощущение.
Мы с Бубкой вдобавок туда зимой 84-го попали. Погода дрянь, Серега меня чуть ли не силой на улицу вытаскивал. Попробовали желатиновых мишек — невиданное по тем временам лакомство, другу понравилось, пошли еще купить. А их старый еврей из бывшего Союза продавал. Рассказал свою грустную историю, ну прямо довлатовский персонаж, вся жизнь которого осталась в прошлом и он здесь один, брошенный всеми, продает эту байду только лишь для того, чтобы выжить.
Потом, правда, поехали на Брайтон-Бич, и жизнь снова засияла привычными красками. Там же свои люди. “Ты откуда?” — “Из Одессы”. Мне через две минуты схему нарисовали, как провезти алмазы из Союза и кто их здесь сможет выгоднее всего купить.
— И?
— Я этого мужика послал вежливо, разумеется. Мне 20 лет, и я буду алмазы через границу возить?
— Но все равно ведь что-то брали на продажу...
— Дежурный набор: икра, водка, матрешки. Хотя наилучший вариант, безусловно, это, как мы ее сами называли, “стопроцентная” поездка. Нас не кормили, а давали 50 долларов на день. И вот когда поездка на восемнадцать дней, как тогда в Штатах, это почти штука баксов — сумасшедшая по тем временам сумма.
Я ехал домой с множеством сумок и аппаратуры. Но мы, естественно, не жрали, разве что только самые дешевые продукты — булочки и синтетическую колбаску. Каждый проявлял свои способности торговать. Особенно Витя Брызгин выделялся — вот это коммерсант самой высокой марки! Он сам олимпийский чемпион, жена — трехкратная олимпийская чемпионка, а дочка тоже пошла по их стопам и выиграла бронзу на Олимпиаде 2012 года. Они раньше в Луганске жили, а теперь в Киев переехали.
— Кто был самым веселым в сборной?
— Володя Крылов из Ульяновска. Мы с ним как-то во Франции разыграли всю сборную СССР.
Здесь надо сказать, что на чемпионатах мира и Олимпиадах можно было на халяву получить экипировку от фирм-производителей. А так как поселили нас в кемпинге на окраине города и делать было нечего, то решили сыграть на нашей природной страсти к дармовщине. Выбрали девчонку, которую строго-настрого предупредили: никому не говори, что в номере таком-то будут раздавать “Адидас”. Мы были уверены, что именно она всем все растрезвонит.
И точно — в назначенное время у дверей номера собралась внушительная очередь. Все стоят, переминаются с ноги на ногу, но стучать никто не решается. Надо все-таки марку держать перед фирмачами, дескать, ваши шмотки нам не так чтобы уж очень сильно нужны, но если раздаете, то так и быть — возьмем!
А мы в коридор выглядываем из другого номера, дверь прикрываем и от смеха катаемся по полу. Через какое-то время самые умные начинают врубаться и задавать наводящие вопросы: “А кто это тебе сказал?” — “Да Крылов с Авдеенко”. Ну тут рев в коридоре: “Развели, гады”. У нас уже была репутация на этот счет устойчивая... А что поделать, скучно ведь живем...
Мой собеседник широко улыбается, с видимым удовольствием вспоминая невинные проделки своей юности, и продолжает рассказ.
На самом деле экипировка в СССР всегда была коммерческим предприятием. Получаешь форму национальной сборной, а грузины тебя уже ждут в Лужниках. Адидасовский костюм можно было продать рублей за 300-350 — столько в месяц зарабатывали только профессора и офицеры высшего командного звена.
Кроссовки — 200 рублей, шлепки — 50. А нам давали два костюма, три пары кроссовок, три болоневых костюма, шиповок кучу, маек, трусов, носки, полотенца. Выходишь, а к тебе уже очередь стоит, как на базаре.
— СССР вспоминается с ностальгией?
— Относительно. У меня все было: квартира, если не с видом на море, то близко. Манеж рядом, там же гараж, машина. Питание получал, зарплату. Что-то привезу — продам. Денег много было.
За чемпионат мира в 83-м получил 1178 рублей 80 копеек, а за Олимпиаду дали 3 тыщи долларов и 7 тысяч рублей.
Но самые большие деньги заработал на компьютерах. Тогда было такое понятие — “black market”, где мы себя сами продавали. А что делать, если в перестроечное время государство этот вопрос не очень заботил.
Скажем, я — олимпийский чемпион, и один мой старт, где просто приеду и приму участие, стоит 15 тысяч долларов. Все остальное — бонусы. А организаторы всей команде дают 2 тысячи долларов. Нас 10 человек, один я — 15, остальные стоят подешевле, но все равно деньги.
Я это дело узнал и с той поры начал приходить к организаторам: чтобы мне интереснее было соревноваться, давайте решим материальный вопрос. И они мне 3 тысячи долларов выдают наличными — “black market”.
Потом за эти деньги купил компьютер, продал дома за 20 тысяч рублей. В следующую поездку приобрел компьютер уже подороже, но и продал его соответственно — за 70 тысяч. Никогда столько денег в руках не держал.
Мы в гостинице “Спорт” эти компьютеры с Бубкой продавали и переживали, что придут какие-нибудь люди и бахнут по голове, но пронесло. Впрочем, эти деньги все равно потом сгорели...
— Однако предпринимательские данные у вас все же были...
— Небольшие. Когда не платили, то я и не прыгал сильно. Сколько дали — на столько и напрыгал.
Знаете, всегда завидовал не черной, а белой завистью, например, художникам. Их работы всегда будут в цене. А будучи действующим спортсменом, понимал, что после окончания карьеры окажусь никому не нужным. Ну так, может, как сейчас — только интервью дать.
Все думают, что если олимпийский чемпион, то денег до фига. Спрашиваешь: “А откуда у меня деньги?” — “Ну, не знаю...” Но всем кажется, что они откуда-то должны взяться.
— В России чемпионам и призерам неплохо платят. Да и на Украине тоже.
— Поварницын, знаю, пенсию получает за третье место на Олимпиаде в Сеуле. У нас только после достижения пенсионного возраста.
— Плата, выходит, за белорусское гражданство...
— Были мысли в Россию двинуть. Приглашения имелись — как же этот город называется... Смешное такое название... А, Саранск! Туда звали, там денег нормально в спорт вложили.
Но все в жилье упирается. Денег дадут, если только покажешь результат, это за границей еще как-то можно на имени выехать, а в России все конкретно. Начинать там с жизни в общаге как-то не хочется. Да и спина уже не та, есть вопросы...
Еще в 88-м были проблемы с поездкой на Олимпиаду. В Австрии заклинило, приехал домой, снимок сделали — смещение пятого поясничного. Ниже колена не мог наклониться. Хорошо мануальный терапевт помог, но все равно шнурки мог только в одном положении завязывать.
Олимпиада — это вообще нечто особенное. Сделай тогда одно неверное движение, и не выиграл бы вообще никакой медали. И это стало бы жизненной трагедией.
Во время квалификации на высоте 221 сбиваю планку в первой попытке и во второй.
— Что тренеры?
— Они ведь на трибуне, а я один перед планкой. Самому надо решать. Сердце бьется как колокол: собьешь случайно, и конец, все мечты прахом. Я взял 221 с огромным запасом и 225 тоже. А потом решил, что в финале надо все с первой попытки брать.
— Однако у ряда прыгунов личный рекорд был выше, чем у вас. В соперниках сплошь мировые рекордсмены: Поварницын, Паклин, швед Шеберг...
— Шеберг, кстати, тоже мог выиграть, на 238 он планку только чуть задел, и та, немного поколебавшись, упала.
— Не повезло... Но, наверное, какая-то справедливость есть в том, что побеждает только один.
— Тот, кто окажется сильнее остальных. Это же не то, что ты выехал на соревнования и в комфортном режиме штурмуешь высоты по заранее намеченному плану, как кубинец Сотомайор бил, где планка с черт знает какими набалдашниками, которые очень неплохо держатся на стойках. И соревнования не три часа длятся, и квалификацию тоже не ждешь. А напряжение, соперники, а “давай-давай” со стороны начальников...
— Но в чем же секрет Авдеенко? Психологически ведь соперники были сильнее. Они-то брали высоты повыше вашего личного рекорда.
— Психологически я тоже был подготовлен. В 1988-м на турнире в Братиславе выиграл с результатом 234, замахнулся на 242, а мне надо было 240 ставить и спокойно ее брать. Тогда очень сильно попер, как у нас говорят, не было хода: вылетел слишком близко к планке и все-таки сбил ее. А запас был шесть-семь сантиметров над планкой — у меня дома кинограмма есть.
Не сложились те соревнования, чтобы мог реализовать рекордный потенциал, зато на самых ответственных стартах — чемпионатах мира и Олимпиаде — все прошло как нельзя лучше.
Наилучшая форма была на чемпионате мира в закрытых помещениях в Индианаполисе в 1987 году, там тоже 238 взял, только Паклину по перепрыжке уступил. На 240 у меня все три попытки были на тоненького, планка скакала и все же падала. Там имелся один чисто технический нюанс, к сожалению, некому было подсказать со стороны. Для меня это самые комфортные соревнования, все высоты покорялись с первой попытки. Тер-Ованесян тогда обрадованный выскочил: мол, у советских спортсменов сразу две золотые медали, но по правилам так быть не могло, медаль только одна.
— Когда последний раз были на Украине?
— Давненько, но за событиями слежу.
— За какую команду болеете?
— За Крым. Мне этот национализм не нравится: американцы научили власть тупо обманывать людей. Там и раньше нездорово было, а сейчас производство полностью легло.
— Следует признать, Молодечно тоже технологический всплеск не переживает.
— Здесь-то понятно отчего. Давно надо было все переоборудовать на современный лад. А на станках, произведенных 50 лет назад, далеко не уедешь. Я, когда еще работал в торговле, поехал на учебные курсы. Всем, вероятно, кажется, что я мягкий и добрый, но в главных вопросах довольно принципиальный.
Помню, отказался в свое время сдавать политэкономию социализма. Капитализм-то на пять сдал, а этот начал читать и понял, что люди десятилетиями писали полный бред. Ставьте, говорю, тройку, мне в принципе все равно, не по нутру этот предмет.
Так и здесь. Все надо вовремя делать. Хорошо, склады загружены продукцией. А куда ее девать?
— В Россию.
— Россия будет поднимать свое производство, санкции ей немного хвост прижали, поэтому надо рассчитывать на свои силы и не надеяться только на природные резервы.
Ну это ладно, давайте к легкой атлетике вернемся. Перед “Дажынкамi” в Молодечно должны были построить Дворец легкой атлетики (потому что в области вообще ни одного нет) вместо Ледового дворца. Уже и план существовал. А в последний момент переиграли и сделали ледовый. Так вот если хотят легкую атлетику развивать, надо деньги вкладывать и собирать детей, чтобы они целенаправленно тренировались. И не из города надо их набирать, а из деревни, хотя и там уже интернет делает свое темное дело.
Дети вообще безынициативные и с каждым годом в них все меньше задора. Раньше кинешь мяч и не можешь их остановить, а сейчас... Ты в футбол играл в детстве? Разве можно было представить, что человек стоит в воротах, а потом в самом разгаре игры куда-то уходит?
— Как это?
— Вот и я о том же. Нашему поколению подобное и в голову не приходило! А этим — нормально. Разворачивается и идет: “Надоело”. — “Но они сейчас вернутся, а в воротах никого!” — “Ну и что?” Или в волейболе счет 24-23. А кому-то снова надоело, он уходит, а за ним и другие. Как так?! Решающий мяч, а им все равно...
Спорт — это желание выиграть, азарт, а когда его нет, ничего не будет. Почему они такими стали... Вот вы знаете?
— Нет.
— И я не знаю.
— В чем тогда смысл жизни Геннадия Авдеенко?
— Живу в свое удовольствие. Природа, хозяйство — куры, козы... Что улыбаетесь?
— Представляю, как вы пасете коз.
— Все что естественно — нормально. Неплохо живу. Разве что с сердцем были проблемы — мерцательная аритмия. Два раза лежал в больнице. Доктора сказали, волноваться нельзя. И питание должно быть здоровое. Так что, например, колбасу давным-давно не употребляю да и сыр тоже не кушаю покупной. Свой лучше...
Сергей Щурко
Источник: pressball.by
Фото: worldharmonyrun.org
